О проекте
Нам хотелось соединить в единое целое три вида искусства – искусство композиции, искусство реставрации и исполнительское искусство. Музей фортепиано открывал широкие возможности для этого, поскольку предлагал широчайший выбор инструментов. Наш выбор пал на три из них – Bluthner 1908 года, C. Goetze 1895 года и Diederichs freres конца 19-го века.
О звукозаписи и музыке как живом процессе: Сергей Ахунов
Звукозапись определила новое отношение к музыке. Она предлагает слушателю некий эталон, существующий в неизменном, фиксированном виде. Однако в музыкальной реальности все не так. Любое исполнение – это живой процесс, зависящий от множества нюансов, которые должны совпасть в определенной временной точке. Это и акустика конкретного зала, и настрой слушателей, и, в конце концов, настроение самого музыканта. И потому всякое последующее исполнение отличается от предыдущего тончайшими деталями, и взыскательный слушатель способен это уловить.
Записывая одни и те же эскизы на разных роялях, мы пытались «фиксировать» не произведение как таковое, но сам музыкальный процесс, где каждый инструмент проявляет свою волю и каким-то образом предлагает свою трактовку музыки, так что один и тот же эскиз может всякий раз восприниматься как совершенно иная музыка.
О реставрации: Алексей Ставицкий
Реставрация – это практика 20-века. В 19-м веке реставрации практически не существовало, потому что мир так стремительно менялся, что все отжившее оставалось далеко позади и восстанавливать его не было никакой нужды. Каждое десятилетие менялись конструкции инструментов, и эти перемены отображали определенные грани разных взглядов на звук и на музыку. Именно это и пытается сейчас дать почувствовать современная реставрация.
Об инструментах: Варвара Мягкова
Мне кажется, у старинных инструментов есть своя индивидуальность.
Конечно, у любого музыкального инструмента есть свой характер, но у таких, с большой историей, он глубже, в нем есть то, что невозможно уловить на современном инструменте. Разные музыканты неоднократно замечали, что звук рояля может как бы "подстраиваться" под характер человека, который на нем играет. А когда за этот же инструмент садится другой человек, звук как будто сохраняет какое-то время тот же голос, который звучал в руках предыдущего пианиста. Это удивительно!
О музыкальном тексте и его интерпретации: Сергей Ахунов
Хороший музыкальный текст изначально содержит в себе все настроения, эмоции, характеры и смыслы, вложенные в него композитором, которые исполнитель считывает и предлагает вниманию слушателя. В этом, на мой взгляд, заключается искусство интерпретации. Чем глубже смыслы, тем интереснее и разнообразнее подход исполнителя к музыке, -- и наоборот, чем беднее текст, тем меньше возможностей для его интерпретации. В конечном итоге, только та музыка, которую можно бесконечно интерпретировать, не меняя ее смыслов, имеет все шансы пережить своего автора.
Об исполнительском искусстве: Варвара Мягкова
В музыке я ищу самого композитора. Если привносишь что-то свое и если это пока неизбежно, то становится обидно. Надеюсь, что когда-нибудь я исчезну и останется только композитор и музыка.
Bluthner. 1908
Рояль приналежал известному русскому тенору Дмитрию Алексеевичу Смирнову. После его имиграции в 1919 году инструмент унаследовала его жена Смирнова Таисия Васильевна, брак с которой, судя по всему, к тому времени распался.
Спустя несколько лет рояль попадает в семью Татьяны Игоревны Балаховской, ныне директора музея П. Л. Капицы в Москве, которая и передала его в дар музею фортепиано в 2019 году.
Diederichs freres 1895
Рояль принадлежал известному советскому музыковеду и пианиcту Натану Львовичу Фишману. В 2017 году был передан его дочерью Юлией Натановной Клумовой в дар музею.
Carl Goetze. 1895
Рояль был заказан в 1890 году неким московским купцом для своей дочери. После революции оказался в коммунальной квартире и простоял в ней вплоть до 2000-х годов, пока не был подарен семье пианистов Чистяковых. Те в свою очередь в 2018 году передали его в дар музею.
