top of page

О проекте

Нам хотелось соединить в единое целое три вида искусства – искусство композиции, искусство реставрации и исполнительское искусство. Музей фортепиано открывал широкие возможности для этого, поскольку предлагал широчайший выбор инструментов. Наш выбор пал на три из них – Bluthner 1908 года, C. Goetze 1895 года и Diederichs freres конца 19-го века. 

Фото для афиши.jpg

О звукозаписи и музыке как живом процессе: Сергей Ахунов

 

       Звукозапись определила новое отношение к музыке. Она предлагает слушателю некий эталон, существующий в неизменном, фиксированном виде. Однако в музыкальной реальности все не так. Любое исполнение – это живой процесс, зависящий от множества нюансов, которые должны совпасть в определенной временной точке. Это и акустика конкретного зала, и настрой слушателей, и, в конце концов, настроение самого музыканта. И потому всякое последующее исполнение отличается от предыдущего тончайшими деталями, и взыскательный слушатель способен это уловить. 

          Записывая одни и те же эскизы на разных роялях, мы пытались «фиксировать» не произведение как таковое, но сам музыкальный процесс, где каждый инструмент проявляет свою волю и каким-то образом предлагает свою трактовку музыки, так что один и тот же эскиз может всякий раз восприниматься как совершенно иная музыка. 

кадр из фильма _03.jpg

О реставрации:   Алексей Ставицкий

 

Реставрация – это практика 20-века. В 19-м веке реставрации практически не существовало, потому что мир так стремительно менялся, что все отжившее оставалось далеко позади и восстанавливать его не было никакой нужды. Каждое десятилетие менялись конструкции инструментов, и эти перемены отображали определенные грани разных взглядов на звук и на музыку. Именно это и пытается сейчас дать почувствовать современная реставрация. 

 

Об инструментах: Варвара Мягкова

 

Мне кажется, у старинных инструментов есть своя индивидуальность. 

Конечно, у любого музыкального инструмента есть свой характер, но у таких, с большой историей, он глубже, в нем есть то, что невозможно уловить на современном инструменте. Разные музыканты неоднократно замечали, что звук рояля может как бы "подстраиваться" под характер  человека, который на нем играет.  А когда за этот же инструмент садится другой человек, звук как будто сохраняет какое-то время тот же голос, который звучал в руках предыдущего пианиста.  Это удивительно!

Кадр из фильма_01.jpg

О музыкальном тексте и его интерпретации: Сергей Ахунов

 

Хороший музыкальный текст изначально содержит в себе все настроения, эмоции, характеры и смыслы, вложенные в него композитором, которые исполнитель считывает и предлагает вниманию слушателя. В этом, на мой взгляд, заключается искусство интерпретации. Чем глубже смыслы, тем интереснее и разнообразнее подход исполнителя к музыке, -- и наоборот, чем беднее текст, тем меньше возможностей для его интерпретации. В конечном итоге, только та музыка, которую можно бесконечно интерпретировать, не меняя ее смыслов, имеет все шансы пережить своего автора. 

 

Об исполнительском искусстве: Варвара Мягкова

 

В музыке я ищу самого композитора. Если привносишь что-то свое и если это пока неизбежно, то становится обидно. Надеюсь, что когда-нибудь я исчезну и останется только композитор и музыка. 

7P2A5883.jpg
Bluthner. 1908

 

Рояль приналежал известному русскому тенору Дмитрию Алексеевичу Смирнову. После его имиграции в 1919 году инструмент унаследовала его жена Смирнова Таисия Васильевна, брак с которой, судя по всему, к тому времени распался. 

Спустя несколько лет рояль попадает в семью Татьяны Игоревны Балаховской, ныне директора музея П. Л. Капицы в Москве,  которая и передала его в дар музею фортепиано в 2019 году. 

 

 

AGI_1013п.jpg

Diederichs freres 1895

 

Рояль принадлежал известному советскому музыковеду и пианиcту Натану Львовичу Фишману.  В 2017 году был передан его дочерью Юлией Натановной Клумовой в дар музею. 

AGI_1008п.jpg

Carl Goetze. 1895

 

Рояль был заказан в 1890 году неким московским купцом для своей дочери. После революции оказался в коммунальной квартире и простоял в ней вплоть до 2000-х годов, пока не был подарен семье пианистов Чистяковых. Те в свою очередь в 2018 году передали его в дар музею. 

AGI_1018п.jpg
7P2A0697_edited.jpg
bottom of page